Человек не идет по жизни один
Мама привезла меня к дедушке в Москву, а сама уехала куда-то на Алтай, где скрывалась целый год. Московский адрес ее отца при желании установить не проблема. Но все обошлось. Дедушку из-за нее не потревожили. Своих кандидатов на арест Москве хватало. Одним из них оказался дядя Мика. Мы покинули дом на Сивцевом Вражке, когда мамин брат еще был студентом. Теперь Михаил Михайлович стал ведущим специалистом в развивающейся радиотехнике. Работа престижная. У Петрункевичей отдельная квартира на 3-ем Николощеповском переулке близ Смоленской площади. Все, казалось бы, наладилось. И дедушка устроился на работу, и у дяди Мики должность хорошо оплачивалась. Но кто-то, видать, позавидовал, или хотел занять его место. Написал анонимку. В результате - арест. Ссылку за пришитое дело строители коммунизма почли наказанием слишком гуманным. Отныне - только ГУЛаг. В этот Молох, пожирающий людей, дядя Мика попал в сорокалетнем возрасте. Ни за что погиб человек, как и мой отец.
Дядю Мику я видел всего один раз, когда мы с мамой из Устья не-надолго приезжали в Москву. Он сделал мне игрушку - небольшой ящи-чек с мигающими разноцветными лампочками. Для меня она была в дико-винку. Я не мог от нее оторваться.
Теперь, после глухомани, диковиной для меня стала сама Москва. Когда дедушка и тетя Ина (Ирина Михайловна) были на работе, любил прокатиться в метро, поразевать рот на красивые станции. Днем в мою обязанность входило гулять с Аюшей, добрейшим, умным и ласковым ирландским сеттером. Осенью пошел во 2-й класс. Даже школа после Устья произвела на меня впечатление.
Наконец мне удалось не на фотографии, а воочию увидеть Владимира Ивановича Вернадского. Я так много доброго слышал о нем от папы и от дедушки, что сам напросился на встречу. Мы поехали в подмосковное местечко Узкое. Там в большом красивом доме среди многочисленных прудов и похожего на лес парка отдыхал с женой Владимир Иванович. Это дом отдыха ученых, пояснил дедушка. Дежурившие у входа его знали, и нас пропустили без всяких задержек. Оказывается, и там Владимир Иванович работал. Ему отведен постоянный рабочий кабинет, рядом спальная, ванная комната и другие бытовые удобства. Владимир Иванович и Наталья Егоровна не просто вежливо встретили меня, а даже обняли. Отчего обычная моя стеснительность больше не мешала осваиваться на новом месте. Мое внимание привлек парусный кораблик, примостившийся на полке среди книг. Мне даже разрешили потрогать его. Особое удивление вызвал портрет Ивана Ильича Петрункевича. Он открыто висел на стене, тогда как дедушка у себя дома даже фотографию убрал с письменного стола.
- Замечательный человек был твой прадед, - уловив мой взгляд, сказал Владимир Иванович. - Если бы его вовремя послушались...
Дедушка подал какой-то знак, и на выручку мужу пришла Наталья Егоровна. - Хочешь, возьмем кораблик и пойдем к прудам? Взрослые наговорятся о своих делах и тоже придут туда.
Я с радостью согласился. На дворе стояла по-летнему теплая погода. На долго ли. Наступил сентябрь. Школа, домашние уроки - забот на всю шестидневку. Когда еще выберемся на природу.
На природу в Москве мы действительно выбирались редко. Зато в театр меня водили часто. В быстром движении кораблика по пруду тоже улавливалось что-то зрелищное. Кораблик управлялся не только рулем, но и парусами, вращением которых можно задать направление его движению. Он особенно был красив на медленном ходу, отражаясь в зеркальной поверхности пруда. Даже издали отчетливо вырисовывалась надпись на борту - Sorbonne.
- Почему у него такое название? - Спросил я Наталью Егоровну.
- Это подарок французских студентов. Кораблик давно у нас, а вот в плавание он отправился впервые, - улыбнулась Наталья Егоровна.
- Я слышал от дедушки о поездке Владимира Ивановича в Париж. Во время его командировки как раз дедушку и арестовали. Он мне про Сорбонну рассказывал. Давно-давно, еще в Средние века, Сорбонна существовала как церковное учебное заведение. Теперь там университет знаменитый.
За этим моим экскурсом в историю нас и застали Владимир Иванович с дедушкой, что с их стороны было воспринято поощрительно.
Интерес к истории пробудил во мне дедушка. Благодаря ему я неплохо знал мифы Древней Греции, кое-что о князьях Киевской Руси. И не только слышал от него о разных исторических знаменитостях, начиная чуть ли не от вавилонского царя Валтасара, но и видел знаменитого историка Евгения Викторовича Тарле. Бывал у нас в гостях и другой академик, друг Вернадского Александр Евгеньевич Ферсман, а также исследователь загадочного тунгусского метеорита Леонид Алексеевич Кулик. Это были интересные, но не частые гости. Чего не скажешь о Владимире Ивановиче Вернадском. Его тянуло к дедушке, как другу юности. Потому он бывал у нас часто, и мы не раз ездили к нему. В десятилетнем возрасте трудно, да и невозможно, воспринимать его великим ученым. Для меня он был просто очень добрым внимательным человеком.
И все же одна из встреч запомнилась именно тем, что оказалась интересна и познавательна. После нее я стал серьезнее относиться к разговору двух давних друзей, и если что-то понимал, по дороге домой "осаждал" дедушку. Он считал, такая "осада" расширяет мой кругозор. Началось все с выставки метеоритов, организованной по инициативе Владимира Ивановича в одном из институтов Академии Наук. Мне не хотелось одному оставаться дома, и я уговорил дедушку с тетей взять меня с собой. На доклад Вернадского меня не пустили (да и что бы понял я там). Оставили в выставочном зале на попечении какой-то дамы, которая следила за порядком в зале и отвечала на вопросы посетителей. Посетители, видимо, были случайные. Рассказ ее был настолько доступен и увлекателен, что мне тоже стало интересно. Оказывается, за стеклом лежали не просто камни разной величины и расцветки, а "часы" геологического времени.
Я, конечно, слыхом не слыхал о таких часах, и дома спросил о них Владимира Ивановича. Он довольный ласково притянул меня к себе, выражая тем свое поощрение. Из его пояснений я впервые узнал о значимости космоса в геологических исследованиях. О его влиянии на структуру поверхности Земли. О космической пыли, о метеоритах, как наиболее крупных "пылинках" огромной Вселенной, образующих многовековые наслоения.
- Эти слои, по образному выражению гида, и являются геологическими часами, показывающими отсчет времени от начала образования Земли до наших дней. Понятно? - Спросил Владимир Иванович.
О космосе тогда даже по радио ничего не говорили, если не считать отрывочных слов песни: "Эх, хорошо и на Луну слетать!.." Но как-то раз, сидя у нас за столом, Владимир Иванович сказал о желании заняться проблемой жизни в космосе. Тут я не выдержал и, забыв о приличии, встрял во взрослый разговор с вопросом. Я решил, что речь идет о жизни человека в космосе. Оказалось не совсем там. Имелась в виду жизнь вообще, органическая и неорганическая. Что это такое - я не понял. Потом мне дедушка старался объяснить. Новое всегда интересно, особенно когда оно выходит за рамки твоих познаний.
Сейчас, много-много лет спустя, зная о величайших достижениях в науке академика Вернадского, о его вкладе в изучение космических явлений и самого космоса, я предполагаю, что вряд ли мимо его внимания могла пройти вышедшая в Новосибирске в конце 20-х годов книга Юрия Кондратюка "Завоевание космических пространств". Учитывая обширные связи Владимира Ивановича с учеными, он, если не читал сам, то наверняка слышал об этой книге. Конечно, фамилия автора ни о чем ему не говорила. Вся пропаганда в стране по указанию ЦК ВКП(б) была направлена на приоритет К.Э.Циолковского. Пресса затрубила о Кондратюке после высадки американских астронавтов на Луне. И то благодаря лишь журналу "Life", который сообщил, что расчеты лунной трассы русского ученого Юрия Кондратюка полностью совпали с американскими. Оказывается, он почти на полвека опередил других ученых.
Из газет я узнал, что Юрий Васильевич Кондратюк - сын баронессы Людмилы Львовны Шлиппенбах. И ни слова о том, почему великий ученый - гордость России, вынужден был скрывать свое происхождение. Подробности я узнал сравнительно недавно. Он несколько месяцев служил в Белой армии. Вот и весь его грех.
Если бы академик Вернадский ведал, что Юрий Кондратюк является сыном той самой Людмилы Шлиппенбах, которую пытался разыскать в Киеве, на этот раз он наверняка нашел бы Юрия. Владимир Иванович сумел бы облегчить судьбу ученого-самоучки. Без риска привлек к работе, близкой к космическим проблемам, ставшей мечтой и целью его жизни. Какая была бы радость для них обоих. Порадовался бы и Андрей Павлович, будь он жив.
Я припоминаю, папа в поселке Устье разыскивал какого-то молодого человека. Получал и передавал письма через священников, скрытно ночевавших у нас. Но, не судьба...
Эти размышления вновь возвратили меня в большой шестиэтажный дом на 3-м Николощеповском переулке, выходившему к Смоленскому бульвару. Теперь ни переулка, ни бульвара, ни самого дома не существует. А тогда, с июня 1938 года, среди жильцов этого дома началось смятение. Многие перестали спать по ночам, прислушиваясь к звукам во дворе. Люди в ужасе припадали к окнам, пытаясь разглядеть в темноте, у какого подъезда остановился "черный ворон". Повальный страх царил в доме. Все молча задавали себе один и тот же вопрос: "За кем приехали?" и "Кто будет следующим?" Так продолжалось около месяца.
Дедушка не выдержал. Слишком памятны для него были арест и смерть сына. Теперь он боялся за дочь. Решил срочно менять Москву на Ленинград. По слухам там волна арестов поубавилась. Подвернулся первый попавшийся вариант, и мы переехали.
Квартира оказалась не ахти... Зато удалось прописать маму. Семья, наконец, соединилась. Общая радость была наградой за перенесенные ужасы. Одна беда - не было папы.
Три довоенных года отложились в моей памяти все же, как самые счастливые в моем коротком детстве. Кто бы мог предположить, что переезд из Москвы повлечет гибель всей семьи от голода в блокаду.
В апреле 1942 года мы с мамой уехали из осажденного Ленинграда. По дороге мама умерла. В эвакуационном листке был указан маршрут в Таджикистан. Я жил, работал и учился в 6-м классе в городе Пенджикенте. Там меня разыскал Вернадский. Почту разносили женщины еще не снявшие паранджу. Вот куда я попал в свои 14 лет.