Лида

Екатерина Вениаминовна действительно еле двигалась, хотя старалась выглядеть бодрой. В первый день мы с Вилей натаскали целую бочку воды, я нарубил ветки саксаула. Мы растопили плиту. На том наша помощь, похоже, закончилась, так как мелкую работу Екатерине Вениаминовне хотелось делать самой. Виля пошел домой, а мы с ней еще долго говорили о Ленинграде. Оттуда она уехала, сопровождая группу осиротевших детей.

Оказывается, весной никакой эпидемии не было. Все, кто мог двигаться, ежедневно выходили на очистку лиц. Так что врачи напрасно опасались. Лучше бы мама их не слушала. Остались бы дома. Ведь самую страшную зиму мы пережили. Нормы выдачи хлеба и продуктов прибавили еще при нас. Хлеб привозят, а почту? Отчего молчит тетя Ина? Я буквально забросал ее письмами, а ответа так и не получил. Екатерина Вениаминовна уверила меня, что почта в городе работу не прекратила. Но могут быть задержки. Не стоит отчаиваться. О дочери Лиде говорила мало. Проронила лишь несколько слов. Она не виделась с Лидой долгие годы, и теперь волнуется, не зная причины ее неожиданного отъезда.

За несколько дней ожидания Лиды я успел нарубить на мелкие куски лежавшие беспорядочной кучей ветки саксаула и сложить их под крышу в пустующие стойла.

И вот приехала Лида. Екатерина Вениаминовна разволновалась. Ей стало плохо. Пришлось вызывать врача. Лида расстроилась и попросила меня заночевать в их доме. Я согласился. Сходил предупредить учителей и вернулся. Так довелось мне познакомиться с Лидой.

Повода для дальнейших посещений этого дома у меня не было. Занятия в школе перемежались с "занятиями" иного рода - чем и как набить вечно напоминающий о себе желудок. Хотя учителя подкармливали, но я ощущал постоянную неловкость, зная, что их зарплаты едва хватало сводить концы с концами. Продать мамины золотые вещи рука не поднималась, да в Пенджикенте это не так то и просто было. Потому я подбирал на рынке брошенные вялые помидоры, ошметки редиса, всего съедобного, что удавалось найти, и делал дома винегрет. Бывало, бродил по окрестным холмам в поисках черепашьих яиц. Если удавалось найти, облагораживал свой стол яичницей. Иногда подкармливали меня Нагирнеры и их родственники, бежавшие от фашистов из Винницы. И вот в начале ноября, когда на разгоряченном небе Памира стали появляться первые осенние облака, не предвещавшие для моей обувки ничего доброго, я неподалеку от школы неожиданно встретил Лиду.

- Ты что, в школу босиком ходишь? -Спросила она, поздоровавшись.

- Нет, только после школы. Ботинки у меня в сумке. Берегу их на зиму. Они прохудились.

Господи, как ты живешь! Перебирайся-ка лучше ко мне. Мама умерла. Я теперь одна, как и ты . Мама, пока жива была, вспоминала о тебе, просила помочь. Мы же - земляки. Ее война от родных мест оторвала, меня - тюрьма.

- Как!

- Да, вот так. Взболтнула лишнее. Разве мама тебе не говорила? Стеснялась, значит. Только зря. Здесь это ни для кого не секрет.

Я охотно перебрался жить к Лиде. Учителя не возражали. Наверное даже облегченно вздохнули. Я чувствовал, что был им в тягость, но деваться мне было некуда. Лида жила куда обеспеченнее их, хотя на работу каждый день не ходила. Лишь изредка уезжала на день - другой. Куда - не знаю. Я не спрашивал, она не говорила. Закупала продукты, готовила еду на эти дни. Лида заботилась обо мне, как сестра родная. Одела, обула. А когда случались приступы малярии, накрывала кучей одеял, поила горячим чаем, сидела возле постели, пока не пройдет лихорадка. Начиналась она после школы, ровно в три часа, с такой же точностью, как фашисты начинали обстреливать наш район в Ленинграде. И тоже ровно в три, шутливым голосом пытался подбодрить я Лиду, хотя ни сама тема, ни подскочившая температура к улыбке не располагали. Тем более, что от тети Ины на все мои письма так и не поступило ответа. Лида была единственным человеком, переживавшим вместе со мной по этому поводу.

Когда лихорадка трепала меня ежедневно, Лида заставляла принимать хинин. Скудный запас его неожиданно пополнился еще несколькими пакетиками. Их принесли парни, иногда приходившие сюда. Кто они не знаю. Лида меня с ними не знакомила. Говорили они по-таджикски. Кое-что может быть я и смог бы понять, но парни предпочитали беседовать в другой комнате. Живя здесь, я кое-что узнал о местных обычаях. Оказывается, таджики до сих пор разделяют друг друга на богатых и бедных. Относящиеся к "бедным" должны выходить из дома в халатах из грубой ткани с неряшливыми лоскутами. А подкладка может быть какой угодно, хоть шелковой. Число поясов на халате означает количество жен. Дома бедных и богатых таджиков снаружи почти не отличаются. Зато в семейном укладе разница очень большая. У, так называемых, "бедных" сыновья, достигшие семилетнего возраста, выпроваживаются из дома бродяжить. Вот откуда в городе столько попрошаек, особенно на автобусной станции! "…Нон кам-кам тэ"означает, это я уже знал давно, - хлеба немного дай. Похоже, что мальчишки на самом деле были голодные, так как сразу съедали подачку. Домой им разрешалось приходить только по пятницам. Там они наедались от пуза пловом с салатом из огурцов и помидоров и всем, чем богат был стол. Точнее сказать - ковер, поскольку все сидели и ели на ковре, зачастую постеленном посреди двора. Как в этих семьях воспитывались девочки, не знаю, а сыновья закалялись таким вот образом целый год. Потом , как ни в чем не бывало, шли в школу. Школа здесь одна. По одежде недавних бродяжек отличить было нельзя, но хулиганничали на переменах в основном они. Дети из, так называемых, "богатых" и учились лучше, и вели себя скромнее. Их отправлять шататься по белу свету не полагалось. Еще одной отличительной чертой в облике Пенджикента было большое количество женщин, носивших паранджу. До переезда к Лиде меня всецело занимала проблема добывания пищи, на все остальное, в том числе и на уроки, я не обращал внимания. А теперь пошли сплошные пятерки. Даже по алгебре и геометрии. По географии мое сочинение оказалось лучшим в классе. Об этом не без гордости объявила Надежда Абрамовна. Она и прежде уделяла мне больше внимания, чем двое других учительниц из недавнего моего пристанища.

Лида убедила себя, что ее мама умерла от переедания. Так как сытости я тоже до сих пор не ощущал, она старалась кормить меня чаще, но ограниченными порциями. Готовила Лида вкусно, еду всегда подавала разнообразную. Меня иногда удивляло, откуда у нее столько денег. Она уверяла, что кратковременные поездки - это и есть ее работа. И просила меньше об этом вспоминать. Я настолько был обогрет теплотой домашнего очага, что думать ни о чем плохом не хотелось. Ее дом стал для меня родным. Из школы я спешил домой, готовил уроки. К Нагирнерам приходил теперь значительно реже, довольствуясь общением с Вилей в классе и на переменах. Даже малярия стала понемногу отступать. Так незаметно подкрался новый 1943 год. На радость мне что-то хвойное вроде елки привезла Лида из Самарканда. Это чудо-юдо мы украсили ватой и узкими полосками чрезвычайно редкой здесь серебряной бумаги. На новогодний праздник были приглашены Виля и его двоюродный брат Ильюша.

Вилю вкусными угощениями не удивишь, чего не скажешь об Ильюше. Винницкие родственники Нагирнеров жили куда беднее. Лида радовалась, что второй мой гость ест с большим аппетитом. Доброе сердце!

Беззаботно, потому и незаметно промелькнули январь и февраль. Март принес долгожданное тепло. Зима была необычно холодной для этих мест. Температура в отдельные дни доходила до десяти градусов мороза. Бродячие ребятишки укладывались на ночь тесными кучками на крыльце казенных зданий, согревая друг друга. Суровые обычаи, пришедшие сюда неизвестно с каких диких гор, заставляли несчастных бродяжек и в стужу дожидаться пятницы. Лида жалела их. Подкармливала. Зачастую пускала на кухню погреться. Таджики знали и не возражали. Наоборот, относились к ней с уважением. Лида всегда была желанным гостем в их домах. Забота посторонних воспитывает у детей доброту к людям, считали немилосердные родители, но главное, по их мнению, - иметь хорошую физическую закалку. Феодальная отрыжка, пожимала плечами Лида, немыслимое переплетение суровости и доброты!

Теперь, с приходом весны, все эти социальные несуразицы стали не так остры. Лида опять уехала на несколько дней по своим делам. Вернулась чем-то встревоженная. Сказала пришедшим знакомым парням, чтобы они на всякий случай уехали куда-нибудь подальше в горный кишлак. А мне предложила закопать во дворе мамины золотые вещи. Что мы с ней и сделали ближе к вечеру. Может быть обыск, объяснила она...

Утром Лиду арестовали. Прощаясь, она обняла меня и незаметно сунула мне в карман какой-то пакет. Когда милиционеры ушли, я развернул его. В нем оказалось 1000 рублей. По местным ценам -деньги немалые. "Чам пуль онгур?" - вспомнилось мне. "Да сум." - был ответ. И действительно, килограмм винограда на рынке продавали за 10 рублей. Столько же стоила большая толстая лепешка. Но стало не до еды, не до школы. Два дня просидел дома в ожидании Лиды. За что ее могли посадить? На третий день пошел в милицию. Может быть ей нужна передача? Там сказали, что ее увезли в Сталинабад. В Пенджикенте своей тюрьмы нет. Оставаться одному в пустом доме стало невмоготу. Я выкопал мамины фамильные драгоценности, собрал чемодан, и пошел снова проситься жить к учителям.

Опять раскладушка у плиты в комнате Надежды Абрамовны, опять проблема с чемоданом, который везде на виду, опять любезное предложение Евы Львовны держать его у себя... И только одна разница по сравнению с прошлым годом: я не буду в тягость учителям в материальном отношении.

Через несколько дней меня вызвали в милицию на допрос. А что я мог сказать, если сам ничего не знал. Да если бы и знал, все равно ничего не сказал бы.

- Куда она ездила? - спросили меня.

- Ездила редко. А куда и зачем, Лида не говорила.

Вызывали меня еще и еще, и каждый раз разговор заканчивался ни-чем для них. Я же услышал от следователей новое слово - контрабанда. Разделил его на две понятные мне смысловые части и выпалил с возмущением:

- Какая "контра"? Лида ждет не дождется победы не меньше, чем вы. Какая "банда"? Разве честная добрая девушка может заниматься грабежами? К тому же в Пенджикенте, где все друг друга знают. Особенно Лиду. Она всегда жалела бродячих мальчишек.

На том допрос окончился. Похоже, милиция махнула на меня рукой. Но через неделю меня снова вызвали. На этот раз вызвали на очную ставку с теми парнями, которые приходили к Лиде. Несмотря на неожиданность, я успел сообразить, как себя надо держать, чтобы не выдать Лиду.

- Узнаешь их?

- Нет. Я их не знаю.

- Вспомни хорошенько. Они приходили к вам?

- К нам вообще никто не приходил. После смерти Екатерины Вениаминовны Лида гостей избегала.

- А раньше?

- Раньше я там не жил. Но здесь, по-моему, друзей у нее не было.

- Взгляните на справку председателя колхоза. -Сказал один из задержанных парней, подавая следователю какую-то бумагу. - Там сказано, что в горячую пору уборочных работ мы безвыездно находились в поле и в мастерских.

- Горячая пора сейчас на фронте, - заметил сидящий в стороне пожилой мужчина. Кто он? Раньше мне его видеть не доводилось.

- Распорядитесь, пусть снимут с нас бронь. - Ответил второй, молчавший до этого парень. -Интересно поглядеть как женщины в парандже на комбайн или трактор полезут. А вечером на токарном станке запчасти вытачивать станут. Другой молодежи в колхозе нет, товарищ прокурор.

- Речь идет не только об осенних месяцах, но и о зиме. - Вмешался следователь. - Постоялец обвиняемой, когда вы к ней приходили, мог быть в школе и потому вас не видеть.

-Мог. Но для этого нам пришлось бы ночевать в Пенджикенте. Из кишлака до города путь долог. Сколько часов вы сюда нас на машине везли?

А у нас только лошади да ишаки. Вот и прикиньте.

- Отпустите подозреваемых, -сказал прокурор. - Доказательств их причастности к делу обвиняемой у нас нет.

Я вздохнул с облегчением. Обстановка на этот раз была очень напряженной. Боясь подвести Лиду, я выручил посторонних людей. Но помог ли мой обман ей? С тех пор я Лиду больше не видел. И хотя у меня никогда не было ни братьев, ни сестер, все же я потерял сестру. Добрую, внимательную, заботливую.

Тете Ине продолжал отправлять письма, но надежда на ответ таяла с каждым днем.

Присутствие прокурора на очной ставке приобрело иной, неожиданный для меня оборот. Услышав, что я хожу в школу, видимо, он навел справки обо мне. Потому что через несколько дней завуч передала мне записку от какой-то Зои Милой с предложением прийти к ней на переговоры в райисполком по поводу трудоустройства. Записка от дочери прокурора, пояснила завуч. Хотя в данный момент, благодаря Лиде, я не бедствовал, но ее деньги постепенно уходят. И что будет потом? Опять винегрет из овощных отбросов?